Великая иллюзия
Вслед за полнометражными лентами, почти перманентно показываемых в российских кинотеатрах, в Россию приходят уже и сами фабрики грез, открывая филиалы и размещая инвестиции. В середине марта о своем намерении «объединить всю свою деятельность в России под контролем своего единого местного подразделения» заявил один из крупнейших в мире производителей анимационного кино – Walt Disney Company. Американцы осознают важность и перспективность своих инвестиций в образ мысли, понимая, что их мультфильмы будут работать только временно на улыбки наших детей, а через паузу – на внедрение в сознание стереотипов американской ментальности.
Одно из первых названий кинематографа – «биоскоп» – коррелирует с современным названием мультипликационного жанра – «анимация». Одушевление, оживление серии картинок, перенесенных на движущуюся ленту, изначально играло роль аттракциона и вовсе не стремилось занять свое место в пантеоне муз, будучи, прежде всего, технической новинкой, призванной удивлять самим фактом своего существования. Так было, например, с первой швейной машиной Уолтера Ханта, которую показывали как курьез за входную плату в двенадцать с половиной центов.
Эффект от новомодной диковины оказался потрясающим. Подобно тому как зрители знаменитого кинотеатра на бульваре Капуцинов приходили в ужас от вида мчащегося прямо на них с натянутого на стене белого полотнища огнедышащего поезда, посетители первых анимационных сеансов в музее Гревен совершенно искренне переживали за добропорядочного Парижанина, нарисованного Эмилем Рейно на желатиновых пластинках, и неподдельно возмущались бесстыдством его героя-антагониста, подсматривающего на пляже за хорошенькими купальщицами. Привычки отделять Реальность №1 от параллельной действительности еще не было. То, что происходило на экране, происходило на самом деле – здесь и сейчас.
Совершенно естественно, что и предназначались первые мультики взрослым, служа своего рода ожившими шаржами на взрослую жизнь. Таковым были работы пионера русской анимации Владислава Старевича, своего рода пародийные зарисовки, главными героями которых были кукольные жуки, двигавшиеся, однако, настолько натурально, что Старевич неожиданно для себя обрел славу великого дрессировщика.
Преимущественно детским жанром анимация станет лишь к двадцатым годам XX века. Впрочем, подобную судьбу разделил в свое время и жанр сказки, даже в годы своего расцвета и по сути второго рождения – в великую эпоху европейского романтизма – предназначенный для сугубо взрослой аудитории. Но именно дети окажутся самыми большими ценителями нового искусства, отвечающего мечте всякого ребенка оказаться в волшебном мире, существующем, безусловно, где-то рядом – за ветвями новогодней елки, за дверями старого шкафа, в картине на стене. И проводниками в этот удивительный мир становились симпатичные нарисованные персонажи, похожие на детей, но действующие совершенно как взрослые – решительно и успешно – в любой трудной ситуации. Микки-Маус, Карлсон, Чебурашка для ребенка не просто герои сказок, но абсолютно настоящие, живые существа, и доказательство тому – то, что они умеют двигаться. Любой трехлетний карапуз в два счета докажет вам, что все, что движется – живое. Иначе как бы оно могло шевелиться?
Движение – для понимания сути анимации слово ключевое. Это уже не картинка, не иллюстрация, здесь имеет место очень важный параметр: время просмотра. Если изобретение Гуттенберга превратило зрение в главное средство ориентации в мире, мультиплицировав и разложив на элементы действительность, то в XIX веке раскадровка мира дополнилась принципами динамики и монтажа. Ряд культурологов относят к родоначальникам кинематографического чувства… Карла Маркса, первым попытавшегося представить и описать все социальные процессы в динамике. Марксов «Капитал» – это попытка «записать движение» отношений между людьми. Его структура и логика позволяет наблюдать изменение глубинного масштаба: переход от статической пространственной картины социальных отношений к технике динамической записи социальных процессов. Если у Гегеля еще видны разрывы в движении мирового духа, в логике «Капитала» Маркс постарался их максимально сгладить. Социальная кинематографика делает невидимыми разрывы и пустоты, катастрофичность, импульсивность социальных процессов.
В текстах конца XIX – начала XX веков метафора кинематографа нередко используется для описания особенностей ментальности новоевропейского человека. Анри Бергсон, например, в «Творческой эволюции» при помощи понятия «кинематографический способ мышления» характеризует механизм воспроизведения в практическом разуме процесса становления вещей. Кинематограф оказывался таким образом наиболее адекватной моделью осмысленного проживания в мире, с происходящим на экране зритель настраивался практически в унисон. К тому же, в отличие от книги кино и мультипликация не требовали от зрителя дополнительных усилий по достраиванию образов, являясь, по терминологии Маршалла Маклюэна, горячим средством сообщения. Целостная, без видимых глазу разрывов, распространенная во времени картина действительности обеспечивала зрителям максимальную иллюзию вовлеченности, со-проживания с героями тех или иных жизненных ситуаций. Не удивительно, что кинематограф и его родная сестра анимация стали «важнейшими из искусств» в эпоху больших идеологий, оказавшись наилучшим инструментом для внедрения в сознание необходимых установок.
Если наглядная агитация, изобретенная венским позитивистом Отто Нейратом и в совершенстве развитая тоталитарными режимами, была призвана провоцировать социальную активность и заглавными буквами впечатывала в головы призывы к изменению мира, то кино и мультфильмы демонстрировали идеальный мир как уже существующий, тем самым задавая массам определенный жизненный горизонт. Сытые розовые пупсы из магазина игрушек («Необыкновенный матч», реж. Борис Дежкин, 1955), смелый и изобретательный пионер («Петя и Красная Шапочка», реж. Борис Степанцов, 1958) представляли мир, в котором не только должно жить, но который реален уже сегодня. Большие идеологии боролись за каждую детскую улыбку – в этом был залог прочности системы. И на развитие мультипликации не жалелись ни силы, ни средства. Возможно, что прежде всего в этом, а не только в природном таланте великих русских аниматоров, состоит причина невероятного подъема этого искусства в советское время.
По утверждению Мишеля Фуко, структуры власти в современном обществе принципиально децентрированны и несубъектны. Власть лишена иерархически привилегированной точки, она «исходит отовсюду» и действует уже не в поле запретов и принуждений, но на микроуровне социальной жизни, в области наиболее тонких и самых персональных поведений, в сфере вкусов, желаний, удовольствий. Именно здесь надежнее всего осуществлять незримый, но неусыпный контроль над каждым моментом индивидуального выбора – от выбора чайника по форме ручки до выбора способа реакции на изменение тех или иных обстоятельств. Могущество неинституциональной власти в том, что, делая выбор, человек не сомневается, что делает его самостоятельно, исходя из собственных желаний, принципов, представлений о благе.
Мультфильмы оказываются одним из наиболее удобных инструментов для внедрения в детское сознание определенных поведенческих стереотипов, возможно, именно потому, что ребенку максимально трудно отъединить жизнь на экране от жизни как таковой. Даже лишенный очевидных элементов морализаторства мультик демонстрирует множество ситуаций выбора. Но эти моменты выбора в значительно большей степени, чем финальное моралите, обусловливают будущее поведение маленького реципиента. Как делают выбор герои, в пользу чего, исходя из каких соображений? В этих невинных с виду вопросах, и коренится национальная (моральная, политическая) специфика анимационного жанра.
Западные мультгерои, как правило, руководствуются соображениями целесообразности и эффективности – от Джерри, раздумывающего, чем ему лучше огреть кота Тома – роялем или кофеваркой, до Шрека, договаривающегося с лордом Фарквардом о доставке из драконьего плена девицы Фионы в обмен на освобождение его болота от надоедливых сказочных существ. В структуре принятий решений персонажами американских анимационных фильмов практически отсутствуют такие мотивы как понятия долга, справедливости, совести, ведь на выходе должна получиться совершенно определенная «деталь» – член потребительского общества.
Анимация всегда являлась высокоприбыльным предметом американского экспорта. Но миллиардные доходы кинокомпаний – отнюдь не единственный профит Дядюшки Сэма, понимающего, что мультфильмы – это мощнейшее оружие, способное направить в нужном направлении социальные энергии целой страны. Формирование потребительской мотивации любого выбора размывает систему идеалов, которая одна только и способна скреплять общество. В результате социум теряет способность к объединению, созданию структуры и превращается в податливую аморфную массу, которая будет покупать все что дают и не думать ни о чем ином.
Вскормленный на западных мультиках и напичканный чужеродными жизненными установками юный гражданин имеет все шансы стать иностранцем в своей стране. Место, где он живет, покажется ему чужим и непонятным, а его соотечественники – чуть ли не инопланетянами, живущим по каким-то неведомым ему понятиям. В этой стране ему не захочется ни жить, ни работать, но и за границей медом ему вряд ли кто-то намажет. Такое поколение неоправдавшихся надежд – приходи и бери голыми руками.
Вот почему многих из нас так настораживает все усиливающаяся анимационная экспансия в Россию. Вслед за полнометражными лентами, почти перманентно показываемых в российских кинотеатрах, в страну приходят уже и сами фабрики грез, открывая филиалы и размещая инвестиции. В середине марта о своем намерении «объединить всю свою деятельность в России под контролем своего единого местного подразделения» заявил один из крупнейших в мире производителей анимационного кино – Walt Disney Company. Компания собирается производить мультфильмы исключительно для российского употребления – на национально-патриотическую тематику. Решение о выборе жанра было, безусловно, продиктовано неожиданным кассовым успехом отечественных лент эпического содержания – наподобие «Князя Владимира», собравшего за первый уикенд показов больше, чем «Шрек-2» – свыше двух миллионов долларов.
Приход в Россию киногиганта с его инвестициями и технологиями успел вызвать большой энтузиазм и массу иллюзий как у ряда профессионалов, так и у кинолюбителей. Между тем, особых поводов для радости нет. Отечественная мультипликация может понести тяжелые потери – самые опытные аниматоры уйдут фазовать к Диснею, а все запущенные и проплаченные Федеральным агентством по культуре и кинематографии мультфильмы будут доделываться чуть ли не на коленках. Патриотическая тема со временем будет исчерпана и выйдет из моды, и Дисней начнет выпуск своей обычной продукции. Да и то, что будет выпущено до этого, вряд ли можно будет назвать национальным и тем более патриотическим кино, ведь все поведенческие клише, мотивация принятия решений и прочее унаследуются из американской анимационной традиции. Это видно даже сейчас – в подражательных, вторичных мультиках полного метра типа «Алеши Поповича», состряпанных по западным рецептам и опошляющих, девальвирующих российскую историю (в указанном мультике, кстати, автором русской летописи оказывается дурашливый конь с характерным именем Юлик).
Американцы осознают важность и перспективность своих инвестиций в образ мысли, понимая, что их мультфильмы будут работать только временно на улыбки наших детей, а через паузу – на внедрение в сознание стереотипов американской ментальности. Осознают ли это наши культурные функционеры? Во все века сфера воздействия на сознание была святая святых государства, тщательно оберегаемой от посягательств извне. И захват этой сферы означал смертельную опасность как для самого государства, так и для народа и его национальной самобытности.
Мы, русские, и в меньшей степени европейцы (серьезно и может быть смертельно инфицированные заокеанщиной), не говоря уже о мусульманском мире, совершенно не совпадаем с американцами по ритму жизненных колебаний. У нас и у них – различная духовная анатомия, поэтому потребление продуктов, показанных одним, вредно и порой смертельно опасно для других. Давно пора понять, что как для малочисленных северных народов смертельно опасна «огненная вода» (ей, в конце концов, их так и споили) – отсутствует в организме фермент, расщепляющий алкоголь, так и для России не менее опасна голливудская «кола» – у нас в организме нет вещества, способного нейтрализовать эту адскую смесь и очистить внутренности от токсических шлаков.
Ведь, казалось бы, что плохого в том, что Голливуд предлагает детям экранизации классических литературных произведений. Там, глядишь, ребятишки и к первоисточникам потянутся. Так все дело в том, что это осуществляется по специфическим канонам американской анимации. И любимых многими поколениями литературных персонажей голливудская камера-обскура, сообразно особенностям своей конструкции, перерабатывает в фаст-фуд и выводит за пределы собственно культуры. Сравните ту же «Книгу джунглей» с великолепным советским мультфильмом Романа Давыдова «Маугли». Или попытайтесь отыскать хотя бы что-то общее у персонажа «Тысячи и одной ночи» с героем сериала «Аладдин». Последняя поделка, к слову, далеко не безвредна еще и вот почему: она полностью противоречит исламской традиции, а главное, формирует у маленьких американцев совершенно искаженное представление о мусульманской культуре. Но так ведь из этих мальцов вырастают взрослые, и, искренне возмущенные тем, что арабы вовсе не желают походить на тарзанистого мультяшного Аладдина, берут в руки М-16, садятся в «Фантомы» и летят учить бестолковых уму-разуму.
Не стоит сбрасывать со счетов и проповедуемый в западной анимации культ насилия. Герои добрых мультиков советской эпохи могут награждать друг друга затрещинами и оплеухами, толкаться и дразниться. Сказочные герои могут дракону или Кощею и голову срубить – существам нечеловеческим. А что у нас в американских лентах типа старого «доброго» «Тома и Джерри», «Вуди Вудпекера» и прочих шедевров? Веселые «мультяхи» из серии в серию бьют друг друга, режут, взрывают, деформируют, пилят, плющат, сминают, колбасят, пропускают через мясорубку. Да ничего страшного! Герой в новой серии вновь станет как новенький, и мы вновь будем во все горло хохотать над его похождениями. Подсознательно и к человеческой жизни формируется отношение как к некой массе, фаршу, из которого можно вылепить какую угодно котлету и какую угодно демократию. Можно только представить, с каким увлечением уписывал поп-корн Джордж Буш в детстве, любуясь тем, как мышонок привязывает к хвосту кота бомбу, и тот – ха-ха-ха! – взлетает к облакам. Не отсюда ли особенности военного мышления американского президента, без колебания принимающего решения о применении силы в любом регионе планеты? Для него «Том и Джерри» продолжается…
Кстати, некоторые психологи убеждают нас в полной безобидности и чуть ли не терапевтическом воздействии насилия на экране. Оставим это на их совести.
Рисованным историям Золотого века советской мультипликации все труднее выдерживать конкуренцию с американской, а с недавних пор и японской продукцией, заполонившей телеэкраны. С «русской классикой» маленький зритель может познакомиться сегодня разве что при посредстве DVD-дисков, однако репертуар их не слишком широк и обусловлен ностальгическими воспоминаниями их составителей. Многие по-настоящему прекрасные произведения советских аниматоров практически забыты.
Пару месяцев назад Издательская программа «Интеррос» презентовала свою очередную книгу «Наши мультфильмы». Прекрасно оформленный фолиант представлял творчество 61 режиссера мультипликационного кино, от Владислава Старевича до Ивана Максимова и семьи Флоренских – тех, кто внес наиболее значительный вклад в развитие этого удивительного искусства. Листая книгу, я обнаружил, что чуть ли не половину представленных в издании мультиков приходится восстанавливать в памяти специальным усилием. Часть других относится к не слишком известному в широких зрительских кругах жанру авторской анимации, создавшему, между тем, мировую славу работающим в этом жанре российским художникам. Многим ли, в самом деле, удалось посмотреть фильм «Старик и море», за который его создатель Александр Петров получил в 2000 году «Оскара»?
Книга «Интерроса» – это не художественный альбом и не очередная энциклопедия, но, скорее, некая самостоятельная культурная акция, призывающая начать разговор о том, что происходит с искусством мультипликации в наше время и позволяющая по-новому взглянуть на нашу недавнюю историю, самое близкое, но в то же время, как мы нередко убеждаемся, и самое забытое. Российскую анимацию, безусловно, рано заносить в «красную книгу», но ее значение в формировании системы жизненных ценностей и ментальных установок юных россиян явно недооценивается как широкой общественностью, так и инженерами государственной и культурной политики. Пришло время избавиться от опасной иллюзии, что то, на чем предстоит расти нашим детям – это просто легкий жанр и приятное времяпровождение, и вернуть волшебную силу искусства на службу обществу.